Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел - Страница 73

Вот и погибла мечта, растворившись в чувстве брезгливости!

И все же… разве не могла она измениться?

Да черт с ней, сказал он про себя, повернулся на бок и крепко уснул.

Глава 29

Барабаны грохотали, ревели деревянные трубы. Питер Фрайгейт проснулся в самый разгар нового сна. Дело происходило спустя три месяца после нападения на Пёрл-Харбор, и он был авиационным кадетом в Рэндольф-Филдз, кадетом, которым в данный момент закусывал его инструктор по полетам.

Лейтенант — высокий молодой человек с тонкими усиками и огромными ступнями — почти столь же легко поддавался истерике, как сама бабуля Кайзер.

— В следующий раз, когда ты сделаешь разворот влево, после того как я скомандую сделать его вправо, Фрайгейт, я тут же отдам приказ идти на посадку, отменю этот долбаный полет и откажусь летать с тобой! Можешь искать себе инструктора, которому плевать на то, угробит его кретин-ученик или нет! Господи Боже мой, Фрайгейт, ты же мог уконтрапупить сегодня нас обоих! Неужто ты не видел самолета слева от себя? Ты что — маньяк-самоубийца, что ли? Так это хрен с тобой, но зачем же тащить на тот свет меня да еще парочку других?! Нет уж, выбирай иное место и время, а не тут на нашем летном поле и, пожалуйста, без порчи государственной собственности! Какой хрен с тобой происходит, Фрайгейт? Ты, может, часом, ненавидишь меня?

— Я вас не слыхал, сэр, — сказал Питер. Хоть в этой жаркой комнате он буквально истекал потом в своей теплой летной форме, но он весь дрожал и ощущал мучительную потребность помочиться. — Я просто ничего не слышу через эти трубки.

— С трубками полный порядок! Я-то тебя слышу отлично! Только две недели назад ты проходил полное медицинское обследование, верно? Всех вас так и эдак долбаных кадетов проверяли, когда прислали сюда. Может, ты скажешь, что тебя пропустили?

Питер кивнул:

— Проходил, сэр. Как и вы, сэр.

У лейтенанта лицо побагровело, а глаза вылезли из орбит.

— Ты что хочешь этим сказать? Что я — так и эдак долбаный кадет?

— Нет, сэр, — бормотал Питер, чувствуя, как пот струйками бежит из-под мышек. — Я никогда бы не употребил слов «так и эдак долбаный» по отношению к вам, сэр.

— А какие бы ты употребил? — Лейтенант уже почти визжал.

Питер искоса посмотрел на других кадетов и инструкторов. Большинство либо не обращали внимания на происходящее, либо притворялись, что не обращают. Кое-кто ухмылялся потихоньку.

— Я бы вообще не стал упоминать о вас, — сказал Питер.

— Что?! Это потому, что я не стою даже упоминания, а? Фрайгейт, ты меня все-таки достал! Мне твое поведение в воздухе так же противно, как и на земле! Но мы все же вернемся к тому вопросу, которого ты изо всех сил пытаешься избежать! Какого черта ты не слышишь меня, когда я тебя отлично слышу? Наверняка потому, что ты меня не желаешь слышать!

Ну, так это очень опасно, Фрайгейт! Это ужасно опасно! Ты меня до смерти напугал! Ты знаешь, сколько этих короткокрылых «ВТ-12» ежедневно входит в штопор? В эти сволочные гробы просто встроена склонность входить в штопор, кадет. И если даже инструктор прикажет своему безмозглому ученику войти в штопор намеренно и при этом сам держит руку на рычаге управления, готовясь взять его на себя, эти долбаные машины иногда продолжают ввинчиваться в штопор, невзирая ни на что!

И будь я проклят, если хочу, чтоб, когда я приказываю «разворот вправо», ты вдруг решал, что получил приказ послать машину в штопор, и заставал меня врасплох! Мы же окажемся в двадцати футах под землей, прежде чем я успею взять управление на себя! Ладно, так все-таки что там у тебя с ушами?

— Не знаю, — сказал несчастный Фрайгейт. — Может, там сера? У меня в ушах накапливается сера. Это такое наследственное свойство, сэр. Мне нужно делать продувание ушей каждые шесть месяцев.

— Я из тебя выдую еще кое-что и совсем из другого места, а не из ушей, мистер! Разве доктор не проверял твои ухи? Наверняка проверял! А потому не вешай мне лапшу на уши насчет какой-то серы! Просто ты меня слышать не желаешь, вот что! А почему? Один Господь знает почему! А может, ты так меня ненавидишь, что готов сам подохнуть, лишь бы забрать меня с собой? Так, что ли?

Питер нисколько не удивился бы, если б у лейтенанта пошла пена изо рта.

— Нет, сэр.

— «Нет, сэр» — что именно?

— Нет, сэр, на все то, что вы тут сказали.

— Хочешь сказать, что ты все отрицаешь? Повернул ты налево, когда я велел тебе делать разворот вправо, верно? Не сметь мне говорить, что я вру!

— Нет, сэр.

Лейтенант помолчал и сказал:

— Чего ты ухмыляешься, Фрайгейт?

— Я не знал, что улыбаюсь, — ответил Питер. И это была чистая правда. Он находился в полном психическом и физическом раздрызге. В самом деле, чего уж тут улыбаться.

— Ты псих, Фрайгейт! — заорал лейтенант. Капитан, стоявший за его спиной, нахмурился. Но не сделал ни малейшей попытки вмешаться.

— Чтоб глаза мои тебя не видали, Фрайгейт! До тех пор, пока не принесешь письменного свидетельства от врача, что с твоими ушами все о’кей! Ты меня слышишь?

Питер кивнул:

— Да, сэр, я вас слышу.

— Отстраняешься от полетов, пока не получу справку. Но быстро, чтоб она у меня была к началу завтрашних полетов, когда я снова пойду с тобой в полет, Господь Всемогущий да помилует мою душу!

— Да, сэр, — сказал Питер и чуть было не отдал честь. Но это был бы еще один повод для инструктора, чтобы наподдать ему. Отдавать честь в комнате для занятий не полагалось.

Фрайгейт обернулся, когда проверял свой парашют. Капитан и лейтенант говорили о чем-то весьма серьезно. Что ж такое они о нем говорили? Что его надо отчислить?