Ты сделаешь это, однако, когда никого рядом с нами не будет Где никто нас не подслушает. Ты понял?»
— «Да, я понял».
— «А если меня по какой-то причине не будет, если ты не сможешь отыскать меня, потому что я умер или путешествую, ты обратишься к Питеру Фрайгейту или Льву Руаху вместо меня. Понял?»
— Значит, и Руах тоже! — тихо сказал Бёртон.
— «Да, я понял. Я скажу Питеру Фрайгейту или Льву Руаху, если тебя не будет».
— «И ты расскажешь им об этом, только если рядом никого не будет, где не может быть подслушивающих. Ты понял?»
— «Да, я понял».
— «Отлично, Казз. Все очень хорошо. А теперь мы уйдем. И когда я дважды щелкну пальцами, ты забудешь и это, и тот первый раз».
— «Да, я это понял».
— «Казз, ты еще… ой, ой! Кто-то нас зовет! А времени на придумывание объяснений у нас нет! Пошли!»
Бёртону оставалось только додумать, в чем смысл последней неоконченной фразы. Монат, должно быть, хотел сказать Каззу, что тому следует говорить, если кто-нибудь спросит, о чем был разговор. Это было удачей для Бёртона. Если бы у Казза было хоть сколько-нибудь надежное прикрытие, то Бёртон так и не заметил бы ничего подозрительного.
— Садись, Казз, — сказал Бёртон. — Устраивайся поудобнее. Посиди тут немножко. А я сейчас уйду. Через некоторое время сюда придет Монат, и он будет говорить с тобой.
— Я понимаю.
Бёртон вышел из хижины и с минуту постоял неподвижно. Он мог бы выдать себя за Моната и в самом начале этого спектакля. Вероятно, это помогло бы быстрее преодолеть сопротивление Казза, и Бёртону не пришлось бы прибегать к этому трюку с Бесст и медведем.
Он снова вошел в хижину и сказал:
— Привет, Казз, как живешь?
— Отлично, Монат. А твои как дела?
— Прекрасно. Ладно, Казз. Я начну с того места, на котором твой друг Бёртон остановился. Мы вернемся к тому первому разу, когда я говорил с тобой сразу после того, как ты заметил, что ни у меня, ни у Фрайгейта нет знаков на лбу. Ты ведь сейчас помнишь этот случай, так как я — Монат — велел тебе припомнить его.
Вернись к тому моменту, как ты сказал об этом Монату. Помнишь?
— Да, я помню.
— Где были ты, Монат и Фрайгейт?
— Мы были у питающего камня.
— В какой день или какую ночь это было?
— Я не понимаю.
— Я хочу сказать, сколько дней спустя после Дня Воскрешения это случилось?
— Через три дня.
— Расскажи, что случилось после того, как ты им сказал об отсутствии у них знаков.
Казз, говоря монотонным голосом, описал события, которые последовали сразу за этим. Монат сказал, что он и Фрайгейт хотели бы поговорить с ним наедине. Они пересекли равнину и вышли к холмам. Там под гигантским «железным» деревом Монат пристально поглядел в глаза Каззу. Он не прибегал ни к каким механическим приспособлениям и даже не сказал Каззу, что он хочет делать. Монат просто загипнотизировал его.
— Мне показалось, будто что-то темное надвигалось от него. Что-то темное и очень могучее.
Бёртон кивнул. Он видел, как Монат демонстрирует свою силу. Этот «животный магнетизм», как он назывался во времена Бёртона. Монат куда более сильный гипнотизер, чем Бёртон, и именно по этой причине последний никогда не позволял арктурианцу гипнотизировать его. — Больше того, Бёртон предпринимал предосторожности, которые помешали бы Монату захватить его врасплох. Прибегнув к очень тонкому самогипнозу, Бёртон внушил себе самому, что он никогда не должен разрешать себе подчиняться гипнозу Моната. Однако Монат мог оказаться обладателем такой силы, которая сняла бы эту команду, а потому Бёртон соблюдал железное правило — никогда не оставаться с Монатом наедине.
Эти предосторожности основывались на страхе, что Монат может случайно наткнуться на тот эпизод, когда Бёртона посетил этик. А это была сокровенная тайна Бёртона, которую он не хотел выдавать никому. Принимая эти предосторожности, Бёртон, конечно, и не подозревал, что Монат может оказаться сам одним из этиков.
Интересно было бы узнать, не является ли и Фрайгейт экспертом-гипнотизером? Этот парень никогда даже не намекнул, что он обладает этим даром. Но в свое время он категорически отказался от предложения Бёртона загипнотизировать его. В качестве причины он сослался на то, что не может вынести даже мысли о том, что потеряет контроль над собой.
Казз вспомнил, как во время этой встречи Монат бросил Фрайгейту несколько слов насчет способности неандертальца видеть символы на лбах других людей.
— Мы об этом ничего не знали. Надо сообщить в ШК сразу же, как появится такая возможность.
Итак, подумал Бёртон, Монат и Фрайгейт время от времени могут связываться с этиками. Как они это устраивают? Может быть, в качестве одного из способов связи у них есть договоренность о приземлении в заранее условленных местах летающих машин, одну из которых Бёртон видел мельком. Тех машин, что вдруг возникают и тут же исчезают из поля зрения во время полета?
Надо думать, эти двое не спускали с него глаз. Это и было одной из причин того, что таинственный незнакомец посетил его ночью и именно во время бури. Этот этик мог знать, что Фрайгейт и Монат входят в состав группы Бёртона. Однако он ни разу не упомянул о них и даже не предупредил Бёртона о такой опасности.
Больше того, Монат сказал тогда Каззу, что начиная с этой минуты тот будет видеть знаки на его лбу и лбах его двух товарищей.
Но почему он не дал Каззу установку видеть такие знаки на всех, кто на самом деле их не имел?
Может, он подумал, что в этом нет необходимости? Ведь шанс наткнуться на другого неандертальца, которые вообще очень немногочисленны, был очень мал. И все же такая установка полностью снимала бы опасность разоблачения других агентов.