Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел - Страница 27

— Постой, Джилл, — сказала она себе. — Ты действуешь так, как он и рассчитывал, как они все надеются. Действуй хладнокровнее, не будь психопаткой с обостренным коленным рефлексом.

Конечно, заехать ему по роже в его собственном офисе было бы огромным удовольствием. Но это может все погубить. Тебе приходилось выносить и худшее, и все же ты добралась до самого верха.

И Джилл медленно отправилась домой, а петля с граалем свободно свисала с ее руки. В сумеречном свете она прочла газету до конца. Она была не единственной, кого Багг оклеветал, опорочил, оболгал и осмеял.

Сам Фаербрасс, хотя с ним обошлись очень осторожно в статье о ней, резко критиковался в других статейках, и не только Баггом. Страница «Vox pop» содержала несколько подписанных писем от граждан, очень недовольных политикой Фаербрасса.

Когда она покинула равнину и пошла дорогой, ведущей через холмы, кто-то ее тихонько окликнул. Повернувшись, она увидела Пискатора. Он улыбнулся, идя ей навстречу, и сказал со своим оксфордским акцентом:

— Добрый вечер, гражданка. Смею ли я проводить вас? Может, нам обоим будет вместе лучше, чем в одиночестве? Или нет?

Джилл пришлось тоже улыбнуться. Он говорил так серьезно, почти так, как говорили где-нибудь в семнадцатом веке. Это впечатление усугублялось его шляпой — высоким цилиндром, несколько скошенным к верхушке и с широкими круглыми полями. Он чем-то напоминал ей шляпы новоанглийских пилигримов. Цилиндр был изготовлен из красно-коричневой кожи, содранной с бесчешуйчатой красной рыбы. Несколько алюминиевых блесен приколоты к полям шляпы. На плечи накинуто полотнище черной ткани, заколотое у горла. Еще одно полотнище темно-зеленого цвета служило килтом, а сандалии были сшиты из той же красной кожи.

На плече он нес бамбуковое удилище, в другой руке держал свой грааль. Под локтем была зажата смятая газета, а с плеча на веревке свисала плетеная корзина.

Он был высоковат для японца — макушка его головы достигала носа Джилл. Черты лица весьма привлекательны. В них слабо ощущалось его монголоидное происхождение.

— Предполагаю, вы прочли газету? — спросила она.

— К сожалению, почти всю, — ответил он, — но не печальтесь. Как говорит Соломон о зубоскалах в притче XXIV, 9, «мерзок он человеку».

— Я предпочла бы слово «человечеству».

Он казался удивленным.

— Но какая?.. Ах, понимаю, вы возражаете против мужского рода… Но слово «человек» включает в данной форме и женщину, и ребенка.

— Это-то я знаю, — сказала она так, будто повторяла одно и то же в тысячный раз, что было, в общем, близко к истине. — Это я знаю. Но мужской род подготавливает и говорящего, и слушателя к тому, что слово «человек» ассоциируется только с мужчиной. Использование же слова «человечество» заставляет думать людей о гомо сапиенс как о комплексе обоих полов.

Пискатор со свистом втянул воздух сквозь зубы. Она считала, что он скажет: «Ах так!» Но он не сделал ничего подобного. Вместо этого он произнес:

— В этой корзинке у меня три штуки вкуснейших линей, если их можно так назвать. Как мне кажется, они удивительно похожи и внешним видом, и вкусом на земную рыбу этого наименования. Они, конечно, не так изумительны по вкусу, как хариусы, если я осмелюсь их так назвать, которых можно поймать здесь в горных ручьях. Но их интересно ловить — это жадная и хитрая рыбка.

Джилл подумала, что он изучал английский по «Энциклопедии рыбака».

— Не будет ли вам благоугодно разделить эту рыбу со мной сегодня вечером? Она будет запечена ровно к шестнадцати ноль ноль по водяным часам. Я подготовлю также обильный запас «черепного цвета».

Таково было местное название алкоголя, который гнали из лишайников, добытых на горных склонах. Их смешивали с водой в пропорции 1:3, затем брали цветы «железного» дерева, сушили, размалывали и смешивали с алкоголем. Когда лепестки окрашивали напиток в пурпурный цвет и придавали ему аромат, похожий на запах роз, напиток считался готовым к употреблению.

Джилл несколько секунд колебалась. Одиночество ее не тяготило почти никогда. В отличие от своих сограждан она не приходила в отчаяние, не паниковала, если оказывалась предоставленной самой себе. Но сейчас она была одна слишком долго. Путь вверх по течению Реки занял у нее 420 дней, и почти все эти дни были похожи один на другой.

Только по ночам она иногда ела и разговаривала с незнакомцами. По ее расчетам, она миновала 501 020 000 людей и не встретила ни одного лица, которое ей было бы знакомо по Земле или Миру Реки. Ни единого.

Правда, она очень редко днем подходила к берегам столь близко, чтобы можно было разглядеть черты лица. А ночные общения с людьми были ограничены их небольшим числом. Но что было причиной особенно острой душевной боли, или, вернее, что могло бы стать таковой, опустись она до таких эмоций, так это мысль, что она, может быть, проплывает сейчас мимо людей, которых любила на Земле или, по крайней мере, хорошо знала. Ведь были же люди, которых ей хотелось бы встретить.

Возможно, больше всего ей хотелось бы поговорить с Мари. Что почувствовала Мари, когда узнала, что именно ее бессмысленная ревность стала причиной гибели ее любовницы — Джилл Галбирры? Может быть, она сходила с ума от горя, а может быть, даже покончила с собой, не вынеся острого чувства вины? В конце концов, Мари вообще страдала склонностью к самоубийству. Или, уж если быть точной, она была склонна глотать именно столько таблеток, сколько нужно, чтобы оказаться на краю гибели, но в то же время оставить достаточно шансов на получение медицинской помощи, которая успела бы спасти ее жизнь. Мари, насколько знала Джилл, трижды подвергала свою жизнь такой опасности. И каждый раз не смертельной.