Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел - Страница 67

Если у Моната не было случая загипнотизировать Казза после восстания, то он мог просто посоветовать Спрюсу быстренько покинуть эти места. Или, на худой конец, обматывать голову тканью в тех случаях, когда условия благоприятствовали «проявлению» знаков.

А может быть, Спрюс не знал, что Монат и Фрайгейт являются его сотоварищами-агентами? Возможно, агенты столь многочисленны, что каждый из них знал только немногих? Хотя уж о Монате наверняка должны были знать все.

Бёртон остановился и с трудом перевел дыхание.

Таинственный Незнакомец никогда ничего не говорил о существовании собственной агентурной сети. И все же он был предателем и мог завербовать нескольких надежных людей. Так не мог ли именно Спрюс быть одним из них? Не мог ли Монат каким-либо способом выяснить это? И отделаться от Спрюса, не рассказав ему о необыкновенных особенностях зрения Казза?

Все эти догадки не казались такими уж вероятными. Если Монат узнал, что Спрюс работает на Незнакомца, а в это само по себе трудно поверить, то почему он тогда не загипнотизировал Спрюса? Это позволило бы ему установить личность Незнакомца, если, конечно, допустить, что Спрюс это знал.

Была и еще одна возможность. Монат знал, что Спрюс способен покончить самоубийством с помощью шарика в лобной части мозга. В этом случае он мог не беспокоиться, что Спрюса вообще заставят силой выдать какую-нибудь информацию.

А еще он мог использовать Спрюса как гонца. Мог дать Спрюсу какие-то сведения, которые тот передаст после возрождения в ШК, если ШК означает штаб-квартиру.

Монат принимал участие в допросе Спрюса. Надо думать, он извлек из этого немало удовольствия. Ведь именно Монат задавал Спрюсу наводящие вопросы.

А не был ли Спрюс подготовлен Монатом заранее, какие именно давать ответы? Не были ли они все лживы?

А если да, то зачем надо было лгать? Зачем надо держать всех воскрешенных в неведении?

Вполне возможно, что Спрюс, действуя по приказу Моната, умышленно вел себя так, чтобы Казз его засек.

Едва Бёртон успел прийти к этим выводам, как троица взошла на борт «Снарка». Неандертальцы остались на палубе. Бёртон же, спустившись ощупью в каюту по трапу и пересчитав двери в «закутки», остановился у двери закутка Фрайгейта и Логу. Он еле слышно открыл дверь и ступил в комнату. Это была крошечная каморка, в которой еле хватало места для двух коек, прибитых к перегородке, и места, чтоб с них слезать на пол. Такие вот закутки с койками и были единственным местом на корабле, которые хоть как-то обеспечивали частную жизнь. Даже кишечники опорожнялись тут же — в бамбуковые горшки, стоявшие рядком на полке.

Фрайгейт обычно спал на верхней койке. Бёртон неслышно сделал шаг вперед с протянутой рукой. Он хотел тихонько разбудить Фрайгейта, шепнуть ему, что пришел его черед выходить на вахту, а затем вместе с ним подняться на палубу. Там Казз мог свалить Фрайгейта одним ударом, и его отнесли бы в хижину.

Поскольку удержать Фрайгейта от самоубийства, когда он находится в полном сознании, было невозможно, Бёртон решил попытаться загипнотизировать его сразу же, как только тот очнется от шока. Это была процедура, связанная с различными сложностями, но Бёртон решил все же прибегнуть к ней. Фрайгейт, в отличие от Спрюса, мог и не отважиться на самоубийство теперь, когда воскрешений больше не было.

Впрочем, Бёртон не был уверен, что агенты этиков тоже умирают по-настоящему.

Его пальцы скользили по гладкой деревянной стенке койки. Потом они передвинулись на ткань, служившую матрасом. И замерли.

Фрайгейта в койке не было.

Бёртон переворошил белье, хотя и знал, что койка пуста. Она еще хранила тепло тела Питера. Бёртон постоял, раздумывая, что делать дальше. Может, Фрайгейт вышел на палубу, чтобы облегчиться, так как не хотел будить Логу? Или он рано проснулся и решил поговорить с капитаном еще до вступления в обязанности вахтенного?

Или он… Бёртон ощутил прилив бешенства. Может, он выскользнул из своей постели и теперь лежит с Алисой?

Устыдившись такого предположения, Бёртон тут же отбросил эту возможность. Алиса честна. Она его никогда не предаст. Если б ей понадобился другой любовник, она бы так и сказала. Она все рассказала бы Бёртону и сейчас же ушла бы от него. Да и в то, что Фрайгейт может позволить себе нанести оскорбление Бёртону, он тоже не верил, хотя в воображении тот, возможно, и прелюбодействовал с Алисой.

Бёртон наклонился и протянул руку, коснувшись ткани простынь. Его пальцы скользнули дальше, нащупав округлость — грудь Логу под тканью. Он попятился и выбрался из каюты.

Тихо, с сердцем, бьющимся так сильно, что ему казалось, будто звук биения слышен по всему кораблю, Бёртон двинулся к закутку Моната. Прижав ухо к двери, он вслушался. Тишина. Он выпрямился, открыл дверь и ощупал верхнюю койку. Моната там не было; впрочем, он мог быть и на нижней. Если так, то дыхания можно было и не услышать.

Рука Бёртона коснулась легкой ткани.

Тихонько выругавшись, он ощупью вышел на палубу. Казз выступил из тумана с поднятым над головой кулаком.

— Улла! В чем дело?

— Оба бежали.

— Но… но как это могло случиться?

— Не знаю. Может быть, Монат почувствовал что-то неладное. Он ведь самое чуткое существо из всех, кого я видел; он умеет читать по малейшим изменениям в выражении лица, ощущать ничтожные перемены в звучании голоса. А может, он услышал, как ты будишь Бесст, прислушался и заподозрил неладное. Я даже допускаю, что он подслушал наши разговоры у двери хижины.