Казз откинул свой капюшон. Его большие, похожие на костяшки домино зубы сверкнули в свете факела. В одной руке он держал тяжелое дубовое копье с насаженным на конец рогом «рогатой рыбы»; копье он отобрал у часового. На поясе Казза висел кремневый нож, насаженный на тяжелую деревянную рукоятку, и топор из сланца. Это оружие он передал Алисе и Фрайгейту. Дубина неандертальца перешла к Монату.
— Надеюсь, ты не убил его? — шепнул Монат.
— Все зависит от толщины его черепа, — ответил Казз.
Монат поморщился. Он страдал почти патологическим отвращением к насилию, хотя в случае самозащиты становился беспощадным бойцом.
— Нога тебе не помешает? — спросил Бёртон. — Как думаешь, ты сумеешь бросать топор с той же меткостью, что и прежде?
— Думаю, смогу, — ответил Фрайгейт. Его трясло, хотя, если бы начался бой, он сразу же почувствовал бы себя уверенней. Подобно арктурианцу, он очень не любил рукопашные схватки.
Бёртон объяснил, что надо делать, а затем повел Казза и Алису вдоль боковой стены по направлению ко входу. Все остальные собрались у противоположного угла.
Бёртон выглянул из-за угла. Четыре стража стояли кучкой, лицом друг к другу, и разговаривали. Спустя минуту из-за угла показался свет факела. Стражи не замечали его до тех пор, пока факел не оказался почти рядом с ними. Как только Бёртон увидел, что они обернулись в ту сторону, и услыхал их оклик, он начал действовать.
Казз, чье лицо было скрыто капюшоном, оказался вплотную к стражам раньше, чем они приказали ему остановиться. Возможно, часовые думали, что он из числа только что смененных, который почему-то решил вернуться.
К тому времени когда ошибка обнаружилась, для них все уже кончилось. Казз перехватил свое копье чуть повыше наконечника и, использовав его как дубину, ударил древком одного из солдат по шее.
Бёртон, держа нож в левой руке, врезал ребром правой ладони по шее другому часовому. Он не хотел убивать, потому и кровожадному Каззу приказал по мере возможности не пользоваться острием копья.
Из серой тьмы вылетел топор Фрайгейта и попал прямо в грудь третьего стража. То ли топор был брошен неточно, то ли Фрайгейт хотел избежать убийства. Если последнее, то бросок был просто великолепен. Топор попал в часового не лезвием, а обухом, и тот рухнул на бревна, лишившись на время способности дышать. Прежде чем он ее обрел снова, он опять упал на пол от страшного пинка Бёртона, пришедшегося ему прямо в висок.
Одновременно со всеми остальными свой удар нанес и Монат — четвертый страж рухнул от удара в голову.
На мгновение все смолкли, прислушиваясь, не проснулся ли кто-нибудь от шума битвы. Затем подняли с пола факелы, и Бёртон отодвинул дверной засов.
Тела стражников втащили внутрь, где Монат бегло осмотрел их.
— Все хорошо. Будут жить.
— Кое-кто из них может оправиться раньше чем надо, — отозвался Бёртон. — Приглядывай за ними, Казз.
От поднял факел, осветив полку с Граалями и «дармовщинками».
— Мы теперь больше не нищие.
Бёртон колебался. Надо ли взять только семь Граалей? А почему бы не все тридцать? Лишние могут пригодиться, чтобы получить бревна и паруса для строительства нового корабля. «Честь, а не почести» — это был его девиз, но ведь сейчас речь шла не о воровстве, а о возмещении нанесенного ущерба.
Он отдал приказ, и каждый взял по пять Граалей. Один грааль ручкой цеплялся за шею, так что свисал на спину, а по два надевались, тоже ручками, на каждую руку. Затем они покинули склад, закрыли дверь и, держась за кожаную веревку, вышли к каноэ. Факел они бросили у дверей склада.
Логу спросила:
— А разве время индейской атаки еще не наступило?
— Оно давно прошло, — ответил Монат.
Нагрузив каноэ, они принялись грести, чтоб уйти подальше от плота. Их путь лежал к южному берегу, вдоль которого они намеревались до самого рассвета плыть вверх по течению. Бёртона беспокоили лишние граали. Если местные власти их обнаружат, то вполне могут конфисковать. И даже если они этого не сделают, то разные ворюги запросто могут попытаться спереть такую ценность.
Была лишь одна возможность спрятать граали. Лишние Граали наполнили водой, разрезали веревку на части и привязали к каждой рукоятке по куску. Другой же конец веревки был привязан к шпангоутам каноэ, для чего веревки пропустили через отверстия в коже лодки.
Вес каноэ, конечно, увеличился, но, к счастью, они были уже вблизи берега. Остановку сделали вблизи нескольких причалов, расположенных неподалеку от питающего камня; каноэ привязали к одному из столбов, на которых держался док.
Все уселись под грибом и стали ждать. Восход наступил, а вместе с ним появились и сотни местных жителей. Экипаж Бёртона представился и попросил разрешения воспользоваться питающим камнем. Просьба была с радостью удовлетворена, поскольку местные жители были народом мирным. Больше того, странникам они обрадовались как источнику сплетен и новостей.
Туман исчезал под лучами солнца. Бёртон поднялся на верхушку гриба и поглядел в сторону островного пика. Остров лежал примерно в двух с половиной морских милях, а с учетом высоты, на которой стоял Бёртон, горизонт раздвинулся до четырех миль, Бёртон прекрасно видел большие строения и идола, но ожидаемых языков пламени под зданиями и идолом не наблюдалось. Возможно, Шааунивааки все же не поджег их. Вполне возможно, что индейцы решили сохранить плот в целости, пока не вытащат его целиком на берег и не демонтируют. Дерево тут стоит дорого.